Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова] - Наталья Федоровна Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проносится мысль: сейчас дам газ, нас услышат и сразу схватят! Тогда не выбраться. Стрелка высотомера приближается к тремстам метрам. Мы слишком увлеклись, забыв о высоте. Земля совсем близко! Внизу я вижу шоссе, идущее к аэродрому, вдоль него — деревья…
От множества прожекторов на земле светло.
Больше снижаться нельзя, и я даю полный газ: вот теперь нам достанется! Но внезапно, к моему удивлению, наступает полная тишина. Молчат зенитки, погасли прожекторы. Только на земле пылает самолет.
Совершенно свободно мы уходим в сторону моря. Что же случилось? Оставалось только гадать: то ли немцы приняли наш самолет за свой, когда услышали шум мотора так низко над головой, то ли в самом деле прилетел из Румынии их самолет и они боялись сбить его. Что ж, в любом случае нам повезло.
Можно и в нелетную погоду
В нескольких километрах от аэродрома работал приводной прожектор. Каждые пять минут он включался, вращал свой луч, делая два полных оборота, и затем направлял его строго на запад. Когда пучок света разрезал темноту, на аэродроме становилось совсем светло. Луч не уходил ввысь, а упирался в облака. Он был до смешного коротким, этот белый луч. Беспомощно ползая по нижней кромке облаков, он старался найти хоть какую-нибудь щелку. Но щелки не было.
В тот момент, когда луч замер, указывая на запад, послышался рокот мотора, и в свете прожектора мы увидели самолет. Он неторопливо летел к аэродрому.
Это вернулась командир эскадрильи Дина Никулина, которая вылетала на разведку погоды.
Мы сидели на аэродроме в полной боевой готовности. Правда, никто не думал, что придется летать. Погода была явно нелетная, и другие полки в дивизии не работали. Об этом сообщили телефонограммой из штаба. Да и присутствующий на старте представитель из Сталинградской дивизии, новой дивизии, куда недавно вошел наш полк, подтвердил это.
Вскоре Дина стремительной, размашистой походкой подошла к командиру полка.
— Товарищ командир, погода неважная: сильная дымка, сплошная облачность. Высота нижней кромки — триста — триста пятьдесят метров. Но вертикальная видимость достаточно хорошая. Летать можно.
— Можно? — с недоверием в голосе переспросила Бершанская.
Она и сама прекрасно видела, что творится вокруг. В такую погоду могли бы летать только самые опытные летчики, да и то оставалась опасность, что самолет может оказаться поврежденным осколками своих же бомб. И если пять полков в дивизии не летали, то зачем было ей рисковать своими летчиками?
Но Дина ответила:
— Вполне можно летать. Ориентиры просматриваются.
Командир полка и представитель из дивизии переглянулись.
Бершанская знала, что Дина будет докладывать именно так. Потому что не в ее характере было пасовать перед трудностями. Такая уж она, Дина Никулина, командир эскадрильи. Чем сложнее, чем опаснее обстановка, тем сильнее в ней желание бороться и победить. Год назад на Кубани она совершила почти невозможное. Вряд ли кто-нибудь другой смог бы выйти из того безнадежного положения, в котором она оказалась. Внизу — немцы, мотор не работает, самолет горит… Из пробитого бака хлещет бензин, заливая глубокую рану в ноге. Штурман Леля Радчикова, тяжело раненная, без сознания. Но Дина не растерялась ни на секунду. Она сумела отчаянным скольжением сбить пламя, дотянуть до линии фронта и в темноте посадить машину у самой обочины дороги, чтобы их быстрее нашли…
Теперь она стояла перед Бершанской и утверждала, что в нелетную погоду летать можно.
— Конечно, трудно, но можно, — сказала она, переводя взгляд с командира полка на представителя дивизии, а потом снова на Бершанскую.
— Видите ли, товарищ майор, — обратилась Бершанская к Дине подчеркнуто официально, — в мужских полках разведчики погоды доложили, что погода нелетная и что летать нельзя.
Дина почувствовала, что Бершанская не решается сделать окончательный вывод. Действительно, из шести полков только в женском полку разведчик погоды докладывает, что лететь на задание можно.
— Я дошла до самой цели. Там высота облачности такая же, как и здесь, — настаивала Дина.
Она не хотела отступать. Как раз в это время включился приводной прожектор, и все невольно повернулись, глядя на луч, уткнувшийся в толщу облаков.
— Да-а-а… — неопределенно протянул представитель из дивизии, высокий, сутуловатый полковник.
Очевидно, этим неопределенным «да-а-а» он не только выражал свое удивление, но главным образом хотел дать понять, что не желает ни во что вмешиваться и тем более — ни за что отвечать.
— Ну, что ж, — сказала Бершанская, видимо приняв наконец решение, — будем работать. Я сообщу выше.
Последние слова она произнесла, скорее, для представителя из дивизии. Пусть он не чувствует себя хоть сколько-нибудь ответственным за ее действия.
— Командиры эскадрилий, выделите для полетов наиболее опытные экипажи.
Дина, застегивая на ходу шлем, называла фамилии летчиков своей эскадрильи, которые должны были лететь на задание.
Спустя минуту она уже выруливала для взлета. За ней стали взлетать остальные.
В воздухе было черным-черно. Лететь приходилось вслепую. К счастью, мы хорошо знали район Севастополя, и даже редкие ориентиры, которые просматривались вертикально, очень нам помогали.
Мы бомбили немецкие огневые позиции на подступах к Севастополю. На земле шла интенсивная перестрелка. Часто наши войска, заслышав рокот По-2, начинали стрелять по вражеским огневым точкам, указывая нам цели. Бомбы рвались на земле с оглушительным грохотом, и самолет подбрасывало взрывной волной.
Погода и в самом деле была не подходящая для полетов. Высота облачности — меньше минимальной, при которой разрешалось бомбить, если считаться с инструкциями. И при других обстоятельствах Дина, вероятно, не решилась бы так смело заявить о том, что летать можно. Но то при других…
А в условиях, когда наш полк перешел в состав Четвертого Украинского фронта, вошел в новую воздушную армию и в новую дивизию, — в этих условиях нельзя было не летать. К нам снова присматривались, иногда поглядывали с недоверием.
Встречаясь с нами, летчики мужских полков, входивших в дивизию, хвастались тем, что сражались под Сталинградом: «Мы — сталинградцы…», «Когда мы бомбили фашистов в городе…», «Высота? Да мы — бреющим…»
Однако после этой нелетной ночи летчики-мужчины попритихли. Встречая нас, они уже не задирали нос. И говорили другое: «Конечно, у вас же опыт какой! Вам приходилось летать и в горах, и в туманы, и над морем…»
Салют Севастополю!
Летит мой самолет, рассекая темноту. Чуть светлеют выступающие из-под крыльев тупые рыльца бомб.
Внизу — Крымская земля. Справа — плавные изгибы линии берега. И
